Полковник Рэйчел была на «Миртле» и командовала обеими соединениями — это подтвердило окончательно все мои подозрения. Такая бригада просто не могла предназначаться для дворцовой охраны. Полковник Рэйчел явно ожидала военных операций, и вполне возможно, что на берег нам придется сходить под огнем противника.
Нам еще не раздали оружие, и все рекруты оставались в штатском — видимо, полковник не ожидала немедленных действий, что совпадало с моей информацией, полученной от сержанта Мэри Гэмм о путешествии вверх по реке по крайней мере до Сент-Луиса… Ну, а вся остальная ее болтовня — будто мы станем охраной новоиспеченного председателя, указывала на то, что мы пройдем весь путь до столицы, если…
Если «новорожденный» председатель все еще возглавляет правительство. Если Мэри Гэмм в курсе всего реально происходящего. Если кто-то не повернул реку вспять, когда я отворачивалась, — словом, слишком много «если», Фрайди, и слишком мало чего-то определенного. Одно я знала наверняка — наше суденышко должно вот-вот пересечь границу империи… То есть на самом деле я уже не знала, по какую сторону границы мы находимся в данный момент и как это сейчас определить. Но я не очень-то беспокоилась, поскольку рассчитывала незаметно дезертировать из отряда Рэйчел, как только мы окажемся где-нибудь невдалеке от владений Босса, — до начала всяких военных операций. У меня хватило времени более или менее изучить нашу «гвардию», и я была твердо уверена, что меньше чем за шесть недель, причем с помощью очень крутых сержантов и инструкторов, ее не привести в подобие боевой готовности. Слишком много сырых новобранцев и очень мало ветеранов или даже просто кадровых девок.
Формально-то полагалось, чтобы все они были кадровыми, но… Я не сомневалась, что многие из них — обыкновенные деревенские девчонки, сбежавшие от скуки из дому, которым от силы лет по пятнадцать. Может, внешне они и выглядели старше и, как гласит старая поговорка: «Выглядишь взрослым, значит, ты — взрослый», — но, чтобы стать солдатом нужно не только набрать 60 килограммов.
Бросать такое «войско» в дело — равносильно самоубийству. Но меня это мало беспокоило. С животом, набитым бобами, я уселась на корме, облокотясь спиной на бухту каната, и принялась наблюдать закат и переваривать мой первый солдатский ужин (если это можно назвать ужином), от души надеясь на то, что «Мадам Лу» пересекает, или уже пересекла, границу с Чикагской империей.
— Прячетесь, рядовая? — раздался голос за моей спиной.
Я узнала этот голос и, повернув голову в ее сторону, ответила:
— Как можно сержант? У меня и в мыслях такого не было.
— Расслабься. Я просто задала себе самой вопрос: «Куда бы девалась я, если бы была такая же смазливенькая?» И нашла тебя здесь. Так что не бери в голову, Джонси. Ты выбрала себе место?
Я этого еще не сделала, поскольку выбор был велик, но все варианты одинаково поганые. Большинство нашего «войска» разместилось в пассажирских каютах — по четверо в каждой двойной и по трое в одиночных. Но наш взвод с еще одним должен был спать в обеденном салоне. Так как я не видела причин, по которым меня пригласили бы за капитанский стол, я не стала дергаться и занимать какое-то определенное место. Выслушав это объяснение, сержант Мэри Гэмм кивнула и сказала:
— Верно. Когда возьмешь себе одеяло, не кидай его, чтобы застолбить место, кто-нибудь его обязательно сопрет. Тут за кубриками, рядом с кладовой, есть комната стюарда — она моя. Хоть она и на одного, но с широкой койкой. Кинь свое одеяло туда, там тебе будет удобнее, чем на палубе.
— Очень мило с вашей стороны, сержант! — Интересно, как мне отмазаться от этого? Или, может, расслабиться и принять как неизбежное?
— Зови меня Мэри, когда мы одни. Как ты сказала тебя зовут.
— Фрайди.
— Да, Фрайди. А что, довольно мило, когда не вдумываешься… — Мы молча уставились на исчезающий медно-красный диск солнца, а «Мадам Лу» вильнула на восток, следуя извиву русла. — Кажется, она вот-вот зашипит и выпустит пар, — задумчиво проговорила Мэри.
— Мэри, у тебя душа поэта.
— Я часто думала, что смогла бы. Я имею в виду писать стихи. Ты слышала приказ? Насчет маскировки?
— Не зажигать огонь, не курить снаружи. Не зажигать свет внутри, кроме как в полностью зашторенных каютах. Нарушителей пристрелят на рассвете, как только взойдет солнце. Мэри, меня это не колышет, потому что я не курю.
— Не совсем точно. Нарушители не будут расстреляны, они будут молить Бога, чтобы их просто расстреляли. Ты что, совсем не куришь, дорогая? Даже не побалуешься травкой с подружкой?
— Сдавайся, Фрайди!
— Ну, это же не называется «курить», это так… чтобы развлечься.
— И я так считаю. Я, конечно, не шляюсь постоянно с задурманенной башкой, но иногда побаловаться травкой, когда у тебя и у подружки подходящее настроение, — это ничего. Ты ведь того же мнения, верно? — Она уселась на палубу рядом со мной и обняла меня.
— Сержант! То есть я хочу сказать, Мэри… Пожалуйста, не надо. Сейчас еще не очень темно и кто-нибудь может нас засечь.
— Ну и что? Кого это трогает?
— Меня. Мне это действует на нервы и не дает расслабиться.
— Ну, в нашем походе это пройдет. Ты что, первый раз? Я хочу сказать, с девчонкой?
— Ну… Мэри, ради Бога, не надо допроса. И пусти меня, пожалуйста. Извини, но это действует мне на нервы. Я имею в виду, здесь. В любой момент ведь кто-то может выскочить из-за кубриков и напороться на нас.
Она хмыкнула, убрала руку и поднялась.